Сборник ПЯТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ. часть 7.

Друзья, вышел зимне-весенний сборник "Пятое Измерение -7", посвящённый 55-летию первого полёта человека в космос. Перейти на альбом:
https://o2label.ru/releases/06-017/

Интервью с экипажем длительной экспедиции на МКС, Михаилом Корниенко и Скоттом Келли .

«Орбитальные хроники» — на пути к Марсу. Интервью с экипажем «МКС»

«Космонавт» — это уже стало работой. Они живут на Земле, а трудятся где-то там, высоко, куда их закидывают на «первой космической», – это на обывательский взгляд. Но если прочесть внимательнее, «космонавт», по-прежнему, первопроходец и первооткрыватель, которого отделяет от космоса всего полтора миллиметра стали. И то, что они иногда говорят нам, имеет высокую цену.

Космонавты Скотт Келли и Михаил Корниенко

Вопросы подготовлены Игорем Киселёвым. 
Беседовала Ольга Самсонова.
Благодарности: Денис Метальников, Дамир Мусин.

Добрый вечер, Михаил! Приветствую Вас, Скотт!

Михаил, мы тут занялись космической арифметикой, и вот, что у нас получилось: Вы ожидали свой первый полёт 12 лет, Ваш напарник Скотт Келли всего три года. Курс подготовки космонавта и астронавта примерно одинаков – 24 месяца. Но Скотт летал на «Шаттлах», где 7-8 членов экипажа, а «Союз» берёт на борт 2-3 человек. Учитывая потребность в пилотах, у американцев срок ожидания довольно невелик, по сравнению с нами. В чем же причина Вашего затянувшегося ожидания первого старта?

Космонавт Михаил Корниенко

Михаил: Оля, добрый день. Мы рады Вас приветствовать на борту космической станции. Ну, если быть точным, то от момента написания заявления о зачислении в отряд космонавтов до первого полёта где–то около двадцати лет прошло, надо уточнить… А с момента пребывания в отряде, тут Вы правы, двенадцать лет. Тут есть вот какая штука, как везение — не очень оно ко мне благосклонно было. Потом подвёл тот фактор, что произошла трагедия с Шаттлом «Колумбия». Первая подготовка у меня была на «восьмом экипаже», и мы планировались для полёта на Шаттле. После этой трагедии все «экипажи» встали, на станцию летали только по два человека… Так бы я, конечно, полетел побыстрее. Ну а в принципе, нужно было оказаться в нужное время в нужном месте, чего со мной не случилось. Это касается всех, в том числе и нас, но у меня с этим делом были затруднения, но в итоге я всё–таки полетел, теперь уже второй раз, и со Скоттом, чему я очень рад.

Скотт, под какую музыку Вы привыкли наводить порядок на станции? Понятно, что не под сонную, но, всё-таки, подо что вам легче летать по отсекам с тряпкой или инструментом в руках, распутывать провода и шланги, возвращать сбежавшие вещи на их места…

Космонавт Скотт Келли

Скотт: Мне лично много, что нравится в музыке. Обычно я слушаю что-то типа U2 или Coldplay, могу слушать современную музыку, рок-н-ролл и много всего другого. Даже классическую музыку иногда. Выбор зависит от моего настроения и того, чем я занимаюсь на тот момент. Вот совсем недавно мы работали над одним из наших скафандров и в это время фоном у нас играла очень разнообразная музыка.

Михаил, Ваш послужной список хоть в рамку ставь — прошли все ступени от инженера до топ-менеджера. И обратно — в инженеры и борт-инженеры… Амплитуда, прямо скажем… Даже успели отметиться на службе правопорядка. Михаил, Ваш путь в космонавты довольно длинная повесть. Но, всё-таки, это была мечта, которая Вас вела — так упорно можно идти только за мечтой — или дело в другом, зачем Вам понадобилось лететь в космос?

Михаил: Нет, Вы правы — это была мечта, причём мечта с детства. На моём пути в космос, как Вы заметили, ничего прямого не было. Мне пришлось к нему пробираться через препятствия, изгибы и буераки, повинуясь мечте, в том числе и через службу правопорядка, как Вы сказали. Я прослужил в московской милиции шесть лет, о чём нисколько не жалею, потому что я очень многого достиг, я закончил Московский Авиационный Институт в это время…
Сложная, трудная дорога у меня была в космос — мечта помогает! Надо придерживаться своей мечты, что я советую и всем другим, не ослабевать, не отпускать мечту!

Космонавты NASA суеверны? 

Скотт: Я не суеверный человек, и я приношу с собой только хорошее.

Михаил, быстро ли на орбите привыкаешь к 15 восходам и закатам, и к жизни по расписанию? Время на адаптацию входит в Ваши рабочие дни?

Михаил: После прибытия на Станцию нам дают пару дней, чтобы прийти в себя немножко. Хотя для кого как: вот для меня это время меньше, я как-то сразу вхожу в ритм, Скотт тоже особых проблем не испытывал. Кто-то быстрей, кто-то медленней. Что касается витков… Пятнадцать-шестнадцать витков у нас, собственно, за сутки получается. Что за окном, день, ночь, мы особо не смотрим, у нас такой же рабочий день: встаём в шесть утра, отбой в десять — как в армии: если за окошко глядеть, то особо не поработаешь. Сорок пять минут день, сорок пять минут ночь. Мы живём по Гринвичу, с обыкновенным рабочим днём, как-то примерно так.

Скотт, у Вас есть опыт предыдущих полётов. Что для Вашего организма было тяжелей – перегрузки на взлёте, или ощущение появления веса на спуске с орбиты, и что было тяжелей – 250 посадок на авианосец, две на спускаемом «Шаттле», или одна на «Союзе»?

Шаттл на МКС

Скотт: В каждом есть что-то свое. Мне понравилось приземление на «Союзе», полет и приземление на космическом «Шаттле», и посадка на авианосец – это все разные ощущения, но в то же время это всегда трудно и интересно и каждый опыт полезен в своей степени.

Михаил, Вы летаете почти год, это, конечно, большое испытание и для Вас, и для Скотта. Скажите, вас специально подбирали друг другу, или вы просто в чём-то совпали? Известно про психологическую адаптацию, которая проходит на земле, но ведь космос может все карты спутать, и риск непонимания партнёра уже в боевых условиях может очень дорого стоить. Понимаю, с ЦУП-ом и Хьюстоном каждый разговаривает на своём языке, а друг с другом? Или вы научились понимать друг друга с полуслова?

Михаил: Вы правы, мы понимаем друг друга с полуслова. Официальный язык на Станции английский, но у нас такой «рунглиш» получается: немного я на английском, немного Скотт на русском. Проблем с коммуникацией никаких нет, наверное, мы очень подходим друг другу, Вы правы.
Что же касается начала Вашего вопроса о психологической совместимости, такая задача стоит, но она трудно реализуема, потому что отряды надо увеличить раза в три и у «наших партнёров», и у «нас», чтобы каждому подобрать его же «синоним». Но я пока такой проблемы не вижу, потому что все пока здоровы и психологически, и физически, и я не слышал, чтобы какие-то конфликты были во время полётов. Поэтому актуально вопрос этот не стоит. А со Скоттом мы подошли друг другу очень хорошо, контактно работаем, так получилось.

Скотт, были ли у вас какие-то трудности во время миссий?

Скотт: Я бы сказал, что самым сложным временем для меня здесь на станции было то, когда я узнал о покушении на жену моего брата, представительницу Конгресса — Габриель Гиффордс. Это случилось 8 января 2011, мне тогда оставалось летать еще несколько месяцев, перед тем как вернуться домой. Да, это, пожалуй, самое сложное, что мне здесь пришлось пережить.

Михаил, в условиях отсутствия проявлений гравитации, и физика и химия иные, чем на Земле. Биологические процессы, исследованию которых посвящена данная экспедиция, вероятно так же сильно отличаются от протекающих на Земле, где у всего есть не только масса, но и вес. Насколько сложна ваша со Скоттом нынешняя космическая программа? Вы всё по ней успеваете? Не расскажете о ней, насколько это возможно?

МКС

Михаил: Много, наверное, не получится, получится, наверное, очень кратенько. В основном, наша программа направлена на дальние полёты, перелёты, медико-биологическую отработку дальних перелётов, в том числе к Марсу. Много экспериментов направлено именно на это. Ну а то, что касается физики, химии, Вы правы, конечно, тут всё отличается, поэтому мы выполняем так много экспериментов, в основном, медико-биологической направленности, как я сказал. Но есть и много других, есть и физика, и исследование Земли через дистанционное зондирование, и многое другое, но обо всём рассказать мне просто не хватит времени.

Скотт, быть может, Вы знаете, что ваш итальянский коллега Лука Пармитано однажды захватил с собой на борт синтезатор и прямо со станции принял участие в концерте Дидье Маруани, который на тот момент давал концерт в Москве. А как Вы обычно проводите выходные и свободное время на орбите? Может быть, слушаете музыку или смотрите кино?

Скотт: Что касается свободного времени, то у нас его не так много, но когда оно есть, то я смотрю что-нибудь на компьютере, фотографирую в иллюминаторе, разговариваю по телефону, отвечаю на электронную почту – что-то из этого рода занятий. Что же касается инструментов, то я никогда ни на чем не играл, в том числе на синтезаторе и даже не знал, что здесь есть или когда-то был синтезатор…

Михаил, скажите, а как на МКС обстоят дела с индивидуальным пространством? Насколько сильно проявляется разделение на модули и их принадлежности разным странам? В каком модуле находится Ваша каюта? А в каком модуле Вы работаете, проводите эксперименты или тренировки?

Михаил: Ну, вообще, станция это объединённое пространство. Конечно, модули сильно отличаются, потому что производились они в разных странах: американский модуль, японский, европейский, российский сегмент. Я, допустим, живу в американском сегменте, в модуле «NOD2», на потолке у меня каюта, это моё личное пространство. Я имею в виду, мы все вместе там живём. Там находятся четыре каюты: Скотт, наши коллеги Тим и Тим — два Тима (Тимоти Копра (США) и Тимоти Пик (Великобритания) – прим. ред.), и я, а два россиянина, Юра с Сергеем (Юрий Маленченко и Сергей Волков – прим. ред.), живут в модуле «СМ». Ну а вообще, работаем мы по всем модулям, где у нас запланирована работа. То есть я могу работать в американском модуле, российском, и ребята точно так же могут работать у нас, могут работать у себя.

Скотт, знают ли в Соединённых Штатах и в NASA имя Гагарин? Замечу, что астронавт Джон Гленн известен россиянам, как аналог Юрия Алексеевича. А Вы лично знакомы с астронавтом №1?

Джон Гленн

Скотт: Конечно же, я знаю Юрия Гагарина, можете даже не спрашивать! Это же первый человек в Космосе, космический «пионер» и его знают по всему миру! С мистером Гленном мы встречались. Это было давно, он тогда собирался лететь, кажется, по миссии «STS-96» (на самом деле это была миссия «STS-95», выполняемая кораблем «Дискавери» в 1998 году – прим. ред.), мы встречались несколько раз, но я уже давно его не видел. Я, равно как и все мои коллеги, восхищаюсь им и очень уважаю его.

Михаил: Оля, я хотел бы добавить, что в Хьюстоне, в офисе астронавтов, первое, что ты видишь, входя в дверь, это бюст Юрия Алексеевича Гагарина, все его в Центре знают, и помнят, естественно. Это очень приятно, когда первое, что ты видишь, впервые приезжая в NASA, это бюст Юрия Алексеевича.

Юрий Гагарин

Михаил, как у вас на борту с интернетом — он есть? Не зависает? А позвонить из космоса, скажем, домой — есть такая возможность?

Михаил: Ну, звоним мы по другому каналу. К счастью, у нас тут есть IP-Phone, по которому мы можем связываться с Землёй, с друзьями, с семьёй. Девяносто процентов времени мы можем это делать, пока спутники принимают. То, что касается интернета, с ним тут немножко посложней, он тут медленный, помедленней, чем у нас дома, но вполне достаточный для того, чтобы пользоваться Е-мейлом, посмотреть новости, но для живой картинки его немножко недостаточно, проходимость уже «подвисает», и если новости смотреть, то только в печатном виде.

Скотт, а что было самым приятным, что когда-либо Вам на борт доставлял корабль «Прогресс»?

Скотт: Нам периодически доставляют свежие фрукты и овощи – апельсины, яблоки, лук, чеснок – такому мы всегда рады, ведь это для нас редкость тут на борту. Мне же лично не доставляли никогда ничего необычайного, о чем я бы мог рассказать.

Михаил, последний вопрос: космические мелодии SPACE, группы «Зодиак», или Жана-Мишеля Жарра — Вы наверняка знаете эту музыку космического направления. Я не буду спрашивать, нравится она Вам или нет, но именно она популяризирует космонавтику, делая доступными те эмоции, которые, вероятно, переживаете и вы, глядя сверху на Землю, или в темноту за бортом. Мемориальный Музей Юрия Гагарина начал доброе дело, организовав фестиваль «108 минут», посвящённый музыке космического направления, и этой весной он состоится уже во второй раз. Оттуда, из космоса, где Вы сейчас, Вы бы не хотели что-нибудь пожелать участникам фестиваля?

Михаил: Конечно же, добра, мира, здоровья, счастья всем участникам фестиваля, всего, что только можно пожелать хорошего с Орбиты, и побольше хорошей музыки о космосе, который вы популяризируете. Я очень люблю эту музыку, несущую добро, свет в этот мир. Удачи всем участникам фестиваля!

SPACE

Скотт, не знаю, проводятся ли в Соединённых Штатах фестивали космической музыки, но в России, на родине первого космонавта, проводится ежегодный музыкальный фестиваль «108 минут» — ровно столько длился первый полёт Гагарина. Что бы Вы хотели пожелать участникам и зрителям этого уникального праздника музыки?

Скотт: Я бы хотел сказать, что это звучит, правда, как нечто уникальное, надеюсь, что когда-то сам смогу поприсутствовать на этом мероприятии, а пока что хочу пожелать хорошо вам провести время там на Земле! Мы с Мишей (Михаилом Корниенко – прим. ред.) совсем скоро прилетим к вам, Землянам!

Музыкальный фестиваль «108 минут»

Михаил, Скотт, желаем вам космического здоровья и успешного окончания экспедиции!

Михаил: Спасибо, Оля!

Скотт: Приятно было побеседовать, спасибо!

Игорь Корнелюк: главное — не казаться, а быть…

Если существует современная петербургская школа в музыке, её носителями, безусловно, можно назвать как маэстро Гергиева, так и композитора Игоря Корнелюка, и всенародно любимую Эдиту Станиславовну Пьеху. Это, так сказать, три кита, не считая известного количества акул, и неизвестного количества более мелкой рыбки, избравшей для себя морем — музыку.
Я не мог не воспользоваться возможностью «пристать» с вопросами к Игорю Евгеньевичу.

-Здравствуйте, маэстро. До Вас так же нелегко добраться, как до Крутого или Нагиева…

-Ну, не преувеличивайте, вот же я. (Маэстро смеётся).

-Спасибо, это, наконец, получилось, но пока нам что-нибудь опять не помешало, предлагаю сразу начать. — Настроились? В Вас, как и во всякую книгу, хочется заглянуть с конца: О Вас почему-то складывается впечатление, как о поднимающемся по лестнице, и, если позволите, без одышки. Начинали с песенок, неожиданно ставших хитами, потом создали пару замечательных шлягеров для своей «доброй феи», Эдиты Станиславовны, и, наконец, «крайняя», как я понимаю, ступенька — музыка для кино. А какова будет следующая, — балет, опера, симфония, мюзикл? Вы уже подошли к чему-то вплотную?

-Да, я подошёл к чему-то вплотную. Вы уже всё сказали, мне больше говорить нечего, другое дело, что я не хотел бы пока раскрывать секреты и подробнее рассказывать о том, чем я сейчас занимаюсь. Скажу только, что работа огромная, большая, тяжёлая…

Игорь Корнелюк

-Тогда достаточно, дальше в тему не полем. Со стороны, все Ваши главные повороты судьбы выглядят делом случая: случайно стали писать, случайно запели. Хочется дописать – случайно пришли в кино… А как Вас нашёл Бортко для «Бандитского Петербурга»? Вас пришлось уламывать, или наоборот, это был для Вас подарок, ведь логичнее было позвать Дашкевича, с которым они вместе работали над «Собачьим сердцем»?

-Вы знаете, на самом деле, всегда, и ещё даже в молодости, мне хотелось писать музыку для кино. Потому что я любил кино, люблю кино, и мне всегда казалось, что это может быть интересным.
Но, как обычно бывает в таких случаях… У нас же, как обычно, ярлыки вешают на людей, что я, в своё время, написал свои «легкомысленные шлягеры», это ко мне прилипло, сразу на меня навесили вот этот самый ярлык — опереточный дух, и даже кое-что похуже. И когда меня Бортко пригласил написать музыку для его кино, я очень обрадовался. Это было интересно, и самое главное, мне очень хотелось этого. Другое дело, что когда наступает момент, когда хочется попробовать себя в чём-то новом, в более, я бы сказал, крупной, серьёзной форме, в том смысле, что в ней уже присутствует музыкальная драматургия, в которой присутствует симфонизм, в широком смысле этого слова, и…и… просто очень хочется поработать над крупной формой.

Режиссер Владимир Бортко

-Согласен, ведь Вы прошли очень серьёзную школу, но песня не позволяет её раскрыть.

-Ещё видите ли, во времена, когда я начинал эти несерьёзные песни, в те годы… Сейчас это, допустим, трудно себе представить, но это было так: в те годы хорошо записанная фонограмма — это была огромная редкость! У нас просто не было такой школы, и нам приходилось всё постигать методом проб и ошибок, и искать что-то наиболее интересное. Сейчас, когда песен не пишет только ленивый, я не буду заниматься тем, что делают все — Вы меня понимаете? Я всю жизнь стараюсь заниматься тем, чем не занимаются многие, — вот у меня такой дурацкий характер!

-Я бы это назвал — черта талантливого человека избегать общих мест в искусстве. Ну а песенки… кроме спасибо Вам за то, что Вы их придумали, а мы их с удовольствием не только слушали, но и пели, большего сказать не могу. Это был красивый этап Вашей, вероятно, не только музыкальной, но и просто жизни.

-Я, на самом деле, люблю песни, к своим отношусь предельно серьёзно, и даже самые легкомысленные из них я не писал по каким-то ложным или меркантильным соображениям — просто я был таким. Я был молодым, и я был таким!
С годами люди меняются, и я меняюсь, у меня появляются другие приоритеты, поэтому мне хочется сейчас заниматься чем-то другим.

-Конечно, с каждой работой, Вы уходите на какой-то новый уровень, и это заметно. Именно об этом я Вас и спрашивал, ответ более, чем полный, спасибо.
Знаю, что тема довольно избитая, но без этого не обойтись. Извините, Вы сами написали столь красивую музыку к «Бандитскому нашему городу», но о песне отдельно: Ваш «Город, которого нет» из одного списка со «Все мы сошлись в этом мире бушующем», Зацепина с Дербенёвым, — помните?

-Да… Конечно…

-Вы с Региной вышли на новый уровень. Я не знаю, чем там она берёт, но как-то на Миллионной, под ночной дождь, пел её с друзьями, и это было вкусно на самом деле. Видимо, виноваты и Вы, и город, который всё равно, никто не найдёт… Эта песня не даёт ответов на вопросы, но она вытряхивает из нас обывателей, и отправляет из перевёрнутого мира в тот настоящий, где все люди – планеты… Возможно, слова, написанные Региной, найдя свою музыку, стали приближением к Высшему Смыслу, в них так незаметна фальшь… И непонятно, кто из вас писал фон этого шедевра, когда в нём настолько всё цело.
Вот видите, сколько я про Вашу песню наговорил, а Вы не могли бы открыть для нас своё видение этого феномена? И, конечно, может быть, расскажите о сотрудничестве с Региной?

-Спасибо за «шедевр», но дело в том, что мы ставили перед собой простую, очень простую, утилитарную задачу. Нам нужно было написать песню, которая точно бы соответствовала мизансцене «киношной»: героиня Ольги Дроздовой на берегу Босфора ждёт ребят, которые, как мы знаем, а она пока нет, что они не придут, потому что они погибли.

Ольга Дроздова «Бандитский Петербург»

Задача очень простая, и поверьте мне, она очень тяжело решалась: по закону подлости, когда я искал эту мелодию, сочинялось всё, что угодно, только не то, что надо. Хотя, честно могу Вам сказать, я понимал, сразу понимал… ну, как бы вот, — какое эмоциональное впечатление эта мелодия должна оказывать, в какое состояние погружать. И… после того, как мне показалось, что мной были найдены какие-то, там, 3-4 ноты, с которыми как бы искра какая- то побежала, дальше дело техники: Мелодия сочинилась, а Регина протекстовала её, и, как мне кажется, точно. Может быть, я быстро рассказываю, но делалось это и не просто, в том смысле, что долго, и это было мучительно.

-Я в Ваше «не просто» верю и сразу: Регина, если что-то там и отекстовала, то сделала это, как Ахмадулина, изящно до тонкости, стильно, и очень мощно по смыслу.

-Вы знаете, я когда-то давно, много-много лет назад, разговаривал с Леонидом Дербенёвым, которому, как раз, принадлежат эти стихи о «миге между прошлым и будущим», я даже немножко с ним дружил, хоть был тогда ещё совсем молодым…

-Вам крупно повезло, Дербенёв, по слухам, дружбами не разбрасывался, и не дружил против кого-нибудь, что было обычной практикой… Простите, я слушаю.

-Они написали тогда эту песню для «Земли Санникова», и это тоже была подтекстовка. Зацепин придумал мелодию, а Дербенёв на эту мелодию написал текст.

-Так просто? Но, вероятно, это настолько интересная и сильная мелодия, что и текст иным быть не мог. Мне о её создании, кстати, сам Зацепин рассказывал — для него и Леонида Петровича это был не рядовой момент творчества. Изначально делать музыку к фильму и играть в нём был приглашён Высоцкий, которого в итоге забаллотировал худсовет, но у него уже были пять песен к фильму, и среди них, ставшая впоследствии знаменитою, «Вдоль обрыва». Зацепин и Дербенёв просто не могли не включиться в это соревнование шлягеров.

-Н… да, видимо, так и было. Тут, помимо каких-то чисто профессиональных моментов, которые Вы назвали «моментами творчества», должно быть какое-то озарение, должна быть какая–то… Вот… Ну, Дербенёв, он… я очень его любил, и он очень был талантливый человек, очень интересный был человек, очень необычный человек, он мне много очень рассказывал о своей работе, и с Зацепиным, в том числе.

Леонид Дербенев

-Спасибо. Мне очень приятно за Леонида Петровича, что вспомнили о нём, хоть и не работали вместе, и я Вас о нём не спрашивал. Теперь моя, наверное, очередь сказать: Вы знаете, Дербенёв талант безусловный, он настоящий, в широком смысле, поэт, но среди многочисленных других талантливых людей, с которыми я беседовал, как-то все о нём вскользь, даже сам Зацепин. На первом месте «я сам», потом уже Дербенёв, хотя никто не сомневается, что Александр Сергеевич с ним, как и Вы, дружил. 
Вы в спитче о Дербенёве вышли за рамки этих скобок, — спасибо, мне кажется, он стоит того.

-Конечно, конечно, да. И Александр Сергеевич Зацепин стоит того, это вообще явление нашей музыкальной культуры, которое тяжело переоценить.

-Итак, мы уже начали с Вами про Петербург. – Продолжим? Почему, вопреки мнению родственников, Вы отправились не покорять «Лучший город Земли», а в дождливый Ленинград и учиться? Возможно, это был ответ, на какой-то вызов?

-Я даже не знаю, просто когда-то, когда я ещё был маленьким таким, э… э… я слышал, что в Питере такая очень крепкая, сильная композиторская школа. И… как-то, ну, не знаю, я принял, наверное, неосознанное решение ехать учиться именно в Питер, и я честно могу Вам сказать, не жалею об этом. Я когда приехал в этот удивительный город, скажу Вам, как могу откровенно, то поначалу этот город меня немножко…

-0н… Потряс?

-Ну, не то, чтобы потряс, он меня немножко прибил, он меня немножко «нагнул». Мне было очень тяжело, потому что, я чувствовал себя как бы одиноким, брошенным, — город меня подавил своей мощью, своей имперской импозантностью, и мне было неуютно и некомфортно в нём где-то первые полгода… год, меня тянуло домой.

-Слиться не удавалось?

-Куда там. Меня тянуло и тянуло домой, хотелось к старым детским друзьям, а потом быстро и незаметно произошла метаморфоза, я полюбил этот город, — прилип к нему настолько близко и крепко, что никакая сила теперь меня от него не оторвёт.

-Дело, возможно, не только в Вас, — город Вас принял. У меня есть все основания называть Вас композитором петербургской школы. Хочу напомнить, маэстро, в «Питер» Вы прибыли без багажа, во всяком случае, по теории музыки. И, всё-таки, Вас заметил Владлен Павлович Чистяков, известный кино композитор, профессор консерватории, — «Я буду иметь честь Вас учить»! — это его слова. Чему главному он Вас научил за четыре года, как он отнёсся к свалившейся на Вас славе?

-Вы знаете… (Корнелюк глубоко вздохнул, словно набрал в грудь воздуха перед каким-то прыжком) — самое главное во Владлен Палыче, — меня он не ломал! Он не навязывал мне каких-то своих представлений, своих идеалов, но с другой стороны… Вот я помню, мне, наверное, было лет шестнадцать, и я принёс ему первую партитуру оркестровую – это я написал такой симфонический цикл для оркестра, и мне казалось, что я вот так лихо вложил в ноты всё, что хотел, что я умею уже всё, — мне так интересно было попробовать оркестр, и я «приволок» ему партитуру. И вот я ему поиграл на рояле, он посмотрел партитуру, и сказал такую вещь: «Игорь, Вы можете мне на одну недельку партитуру отдать?»…

-Подшлифовать захотел?

-Ну, просто на недельку… Я ему отдал эту партитуру, через неделю придя ко мне на занятие, он поставил мою партитуру, и рядышком поставил свою партитуру, — то есть, свой вариант оркестровки моей музыки, и говорит: «Игорь, Вы посмотрите, в чём разница?»
Сделано было практически, как у меня. Все мои идеи, но вместо того, чтобы долго указывать и рассказывать, он мне показал: Игорь, ну почему вот здесь удвоены виолончели с кларнетом? А почему вот здесь… а почему вот этот аккорд валторн, вот он, всё-таки, звучит в таком расположении, и так далее… И вот это одно занятие, поверьте мне, оно стоило целого года лекций.

Владлен Павлович Чистяков

-Высший мастер-класс?

-Да, и он в том, когда практически, прямо на моих глазах, он бережно сохранил и мои концепции, и идеи какие-то музыкальные, только сделал так, как это должно было быть, чтобы это хорошо звучало.
И, конечно, я очень благодарен Владлену Павловичу за те четыре года, которые я у него занимался.
Уже потом, когда я поступил в консерваторию, и учился у Успенского Владислава Александровича, мне было тепло от воспоминаний, очень пригодилась та школа, которую я прошёл у Владлена Павловича, по – настоящему удивительного человека и педагога, и мне очень жаль, что его больше с нами, к сожалению, нет.

-Но остались такие его ученики, как Вы… я думаю, он успел подарить всё своё мастерство, и передать знания. Возможно, когда-нибудь и Вы сами соберётесь преподавать…
Игорь Евгеньевич, вероятно, Вас часто спрашивают, — Пьеха действительно помогала Вам, или это байки интернета? Как Вы отвечаете на этот вопрос?

-О…о… Я первый раз такой вопрос слышу. Нет, она мне не помогала, но когда–то, это было очень давно, Эдита Станиславовна меня пригласила к себе и, естественно, попросила написать песни для неё. Я ей написал первую песню «Белый вечер», мне было приятно это сделать, — она так хорошо к этому отнеслась, и для меня это была большая честь. Я помню, это было лето, она уехала на гастроли, но попросила, потому что, знала, что я буду в студии аранжировать и записывать эту песню, она попросила, чтоб я ей прислал фонограмму. Я ей говорю: Эдита Станиславовна, а зачем Вам на гастролях фонограмма?

-Как? Игорь, я же не родилась русской, я долго учу, мне надо вслушаться–прислушаться, покуда я на гастролях, чтобы потом, в студии, на записи, мне всё было понятно.

Если Вы хотите знать моё мнение о ней, то Эдита Станиславовна это большая, великая артистка, безусловно, народная, и, конечно, то, что не объяснить словами: её индивидуальность, её внутреннее богатство, оно чувствуется в каждой нотке, которую она поёт, даже если она поёт совсем тихо. Её энергия просто удивительна, и я счастлив, что жизнь меня столкнула с таким человеком, как она.

Эдита Пьеха

-Вы ведь в качестве эстрадного певца, наверное, стараетесь в чём-то на неё походить? Или вы совершенно не похожие типы исполнителей?

-Здесь, Вы понимаете, в чём дело – мы ведь с ней разные. И по темпераменту, и по… э… да, по всему разные: она, в конце концов, прекрасная женщина, а я кучерявый, и… ну, и я не буду дальше.

-И правильно. Кругом враги, а Вы совершенно определённый тип мужчины, к расцвету сил подошедшего с солидным багажом сделанного.

-Ну, пусть будет так. А вот, как раз, в «Белом вечере» такая штука произошла: я там, в этой песне, спел немножко бэк-вокал, и что меня удивило, когда был готов результат, — то, что у нас с ней голоса очень хорошо слились, как ни странно?! Хотя они, в общем, и не похожи, у меня голосок такой хриплый всегда был, а у Эдиты Станиславовны такой низкий, глубоко насыщенный. И неожиданно, вдруг, в этой песне выяснилось, что наши с ней, такие не похожие голоса могут сливаться!

-А, по-моему, такова сама песня, что под неё каждому может показаться, что и его голос для бэк-вокала подошёл бы. Она не случайно стала визитной карточкой певицы, и с тех пор, как была впервые ею исполнена, без неё уже — ни один концерт! Песня как-то втягивает в себя. На неё не откликнуться невозможно и её поёшь вместе с Пьехой и Вами, на бэк -вокале, и тогда ничего удивительного нет в том, что у вас голоса слились, — она слишком хороша.

-Ну… Для меня это было… я даже не помню, я, по–моему, решения принимал прямо во время записи, у нас там и времени было много, но я спел весь бэк-вокал буквально за час, а там было много подпевок всяких, и как-то это всё быстро было, всё как-то само получилось…

Игорь Евгеньевич, я Вас ещё не очень утомил?  Давайте поговорим вот о чём: публика не простит, если мы не вспомним  с Вами  «Мастера и Маргариту».

Скажите, это легко писалось или тяжело? Вы вообще, из студии выходили проветриваться, или сидели законсервированный, пока в Вас продолжали бить молнии нужных идей?

Это может показаться удивительным, но, как это ни странно, я вспомнил маму, которая мне говорила, когда я был ещё в подростковом возрасте, - что, если перед тобой большой объём работы, старайся не думать обо всей работе, - ставь локальную, конкретную задачу ежедневно, и постарайся её выполнить. В «Мастере», я надеюсь, что так оно и было. И первыми я сделал несколько эпизодов, которые были ещё до съёмок. Меня Бортко попросил сделать сцену «Распятия»



 и сделать сцену «полёта Маргариты». 



Ему просто хотелось, чтобы во время съёмок, когда будут всё снимать, оператор слышал музыку, и камера двигалась как бы в соответствии с ритмом и темпом музыки. И, в общем то, так оно всё и делалось - я ставил локальную задачу и старался её выполнить.

Я знаю - так снимали Лей и Лелюшь, все  четырнадцать фильмов, что они сделали вместе

Как ни странно, дольше всего в этой работе я делал маленький - маленький эпизодик «Джаз в Грибоедове» , который назывался «Аллилуйя»!  Я нашёл ту подлинную мелодию, о которой писал Булгаков. - - Помните, когда «грохот тарелок на кухне перекрывал грохот тарелок джаза: яду мне - яду, аллилуйя - аллилуйя, а на самом деле, я, когда услышал мелодию этого фокстрота «Аллилуйя», она, по меркам современного слушателя, оказалась достаточно инфантильная, безобидная, в «до - мажоре»  (Корнелюк начинает быстро напевать, композицию, действительно напоминающую гармонию   непринуждённого фокстрота) - очень простая…. Так - вот, я эту штуку, по - моему, делал, аранжировал недели три!  И мне казалось, что никогда до конца не дойду. Я утром приходил в студию, вечером уходил,,, меня уже Марина (имя жены маэстро) спрашивает: ну - что, доделал свою «Аллилуйю»? Я говорю: нет, Марина, я всё ещё её так и не дойду до конца....


 

Я уже в поисках конца композиции пробовал даже заходить на него с него самого…  - Но! Мне тогда. как ни странно,  работалось на удивление спокойно, и, в общем, планомерно. 

С конца оказалось быстрее?            

Игорь Евгеньевич, а Воланд для Вас тёмная сила?

Как он получился, мы знаем, а как Вы его «решали»?

Я ещё даже, когда хотел делать «сцену распятия», я думал применить хор, не применять хор, как это сделать:  сделать это в стиле мессы. Так, может - быть, надобно писать на латыни? А Бортко мне неожиданно посоветовал - пиши по церковно-славянски: возьми  текст какой - нибудь подлинный из того, что поётся в храмах. Я пошёл к Батюшке, я попросил благословения, взял текст  хорового «питка», и, таким образом, решил именно в хоровом понятии историю с «распятием».

«Воланда» я решил делать наоборот - вот , как раз, его я решил делать по латыни. Я тоже обратился к лингвистам, что может быть уместно для озвучания применительно именно к «Воланду», я получил такой текст, и я его постарался сделать.

На самом деле, и «Воланд», и, вот,.. «распятие», - я когда «сводил» эту историю,  я старался делать так, что б не «педалировать» текст. Чтобы и текст, и то, что поёт хор, чтобы это было, как - бы, частью оркестра, что бы это был как - бы один из музыкальных инструментов.

Готов засвидетельствовать, что это и звучит частью оркестра.

- Да, но мне так хотелось - не «педалировать» на смысловой,  на мозговой сути того, что они поют, а именно, чтобы эмоционально создавалось правильное настроение.  Потому - что, в кино, на самом деле, самое важное  это точное настроение, ибо не точное способно убить всё, что угодно в кино, но это очень иногда бывает не просто.

Как в «Рабе любви», где сцену гибели Потоцкого Артемьев озвучил звонким подрагиванием ложечки в чашке, которую держит в руках застывшая в ужасе Оля Вознесенская,  вызывая у зрителя взрыв эмоций… Кстати, поскольку наш разговор коснулся музыки, олицетворяющей нашу духовную составляющую, хочу спросить у Вас, слышали ли Вы музыку Владыки Илариона, например, его «Страсти по Матфею»?

Нет…не приходилось, не слышал… А что это?

Это так же прекрасно, как Ваши посвящения героям «Мастера и Маргариты».  Я даже полагал влияние сочинений Митрополита на Вас в тот, безусловно, счастливый для Вас период, что именно оно дало Вам толчок, чтобы написать так верно,  интересно, и сильно музыкальные портреты каждого из героев.

Спасибо большое, я обязательно его послушаю.

Заканчивая тему о музыке к этому фильму, хочу задать Вам традиционный вопрос по поводу «чертовщины», связанной с «Мастером»: не будем перечислять кого уже нет, но и у тех, кто не переплывал Лету, были большие проблемы. Как Вас не замотало в этот дьявольский шлейф, или, всё - таки, с Вами тоже что - нибудь нехорошее было?

Мне трудно ответить на этот вопрос, потому - что, меня всё время, по жизни, что - то мотает. Понять, последствия ли это «Мастера и Маргариты», или это нормальное, плановое мотание… я не знаю? Конечно, я не верю в эту чертовщину, однако, перед тем, как начать, я сходил в церковь, просил благословение , и я его получил, поэтому я как бы чувствовал какую - то защиту.

 Так просто защитили себя…

Спасибо, очень интересно ответили. И последнее: музыка к этому кинороману - Ваш огромный успех, но у каждого мастера есть свой «критик Латунский». Скажите, пожалуйста, «Мастер», - Ваша жена «Марина» после премьеры не собиралась молотком кому - нибудь стёкла бить?

Игорь Евгеньевич долго смеётся, - «Нет. Не было такого».

-Ещё немножко меня потерпите? Такой вопрос: с кем из современных режиссёров Вы бы хотели поработать в кино, но не случилось?-О…й, Вы… Вы… задали очень сложный вопрос…

-Может быть, уберём?

-Ну, — не до такой степени. Я огромное количество режиссёров люблю, просто я не готов так сходу ответить, потому что те режиссёры, с кем бы я хотел, может быть, поработать, я знаю, что у них уже есть свои постоянные авторы музыки, а навязываться бы мне не хотелось. Но честно могу Вам сказать, мне сейчас, как бы, меньше думается о кино музыке, потому что мне хочется немножко другого.

Хочется другого, и поэтому я стараюсь, наоборот, как бы отойти, абстрагироваться от музыки кино, и сделать что-то другое.

-Скажите, пожалуйста, а вам не хочется доделать какие-то старые, отложенные до поры до времени вещи, руки по такой работе не чешутся? Наверняка у Вас, как и у каждого серьёзного композитора, есть что-то отложенное в сторону, убранное в стол?

-А Вы знаете, оно… это иногда всплывает в самый неожиданный момент: что-то отложенное на миг… Бывает такое, что иногда какая — то мелодия или её фрагмент, она лежит в ящике, что называется, десять лет, по существу, бесхозно, но спустя годы, она вынимается из стола, потому что, вдруг выясняется, что она к чему-то, к какой-то другой работе очень хорошо подходит… Такое бывает, это нормально.
Это, как, знаете: у любого человека, который занимается художественным творчеством, у него есть какие-то этюды, эскизы. Они лежат, но рано или поздно они бывают востребованы, поэтому, это нормально.

-А вот я знаю, Артемьев всю жизнь мечтает приступить к окончанию того, что он положил в стол, и у него это, всё равно, не получается, потому что он востребован, и ему всё время приходится выполнять какую-то новую работу. И, к сожалению, мне кажется, что до этого у него руки так никогда и не дойдут…

Следующий вопрос, если Вы не против?

-Да-да…

-Вы как-то заметили, что игнорируете «тусовки», потому что «нетворческое» это дело, но в России всё построено на друзьях? Чтобы быть в тренде, в них надо купаться, как стрелка в старинном спирту компаса, тогда будешь точно знать, куда плыть? 
Кто тот смелый штурман, который заменил Вам «друзей»? Я примерно знаю ответ, но хочу, чтобы Вы назвали его сами?

-Так, нет друзей… — У меня есть друзья!

-Я не о них, а о тех, которые составляют определённые тусовки, перечислять можно долго?

-А-н… Ну, тогда нет. Мне «тусовки» просто не интересны, — ну, у меня, видимо, просто такой характер. У меня есть семья, у меня есть жена, у меня есть те мои близкие друзья, с которыми я общаюсь много лет, и этого общения мне вполне хватает.

-Спасибо большое. Правда ли, что песня «Насовсем» была посвящена памяти композитора Виктора Резникова? Ведь именно после «Музыкального Ринга» с ним Тамара Максимова ввела Вас в круг знаменитостей. Если это не так, то была ли у Вас в репертуаре песня его памяти? Может быть, хотелось бы ее создать?

-Витя Резников замечательный был композитор, замечательный, великолепный. Я… не знаю, я вообще считаю, что он лучшим был в этом жанре, во всяком случае, тогда, в восьмидесятые. Он прекрасно владел мелодией и гармонией, у него всегда это было интересно придумано, — я его очень любил и очень люблю до сих пор.
Песня «Насовсем», она посвящена и Вите Резникову, и посвящена Игорю Талькову, и всем тем ребятам, которые вот так безвременно, неожиданно ушли из нашей жизни, и их памяти я посвятил вот эту песню о друге, который ушёл насовсем…

Виктор Резников

-Особая Вам, Игорь Евгеньевич, признательность за Вашу «Насовсем». Это искренняя, настоящая песня. Действительно, это так: друзья уходят, но, как бы, и остаются, если в сердце их место занимает живая память. Ну да, и наш «Д” Артаньян на все времена», Михаил Сергеевич, тоже очень остро переживал эту несправедливость. Виктор написал для него несколько песен, которые он до сих пор поёт.

-Они вообще очень дружили, и не только благодаря песням Виктора, которые Михаил Сергеевич так прекрасно пел, они и играли в футбол вместе, и семьями дружили тоже, — да, просто они дружили в два человека, они были очень близки. Боярский, я знаю, долго помогал их семье…

-Игорь Евгеньевич, а почему Вы для Михаила Сергеевича ни одной песни не написали, вроде бы живёте в одном городе, который так оба любите?

-М…м… У меня была песня, которую Михаил Сергеевич пел очень давно, — «Ходим по Парижу», помните?

-Помню. Вы её и сами прекрасно пели.

Михаил Боярский

-Ну, да-да… Потом было ещё несколько, скажем так, попыток, этюдов… Но, просто, видите, оказия пока ещё никакая не сложилась, но, может, ещё не вечер?

-Вы меня спрашиваете?

-Что Вы, у меня такая форма ответа.

-Игорь Евгеньевич, Дидье Маруани, недавно посетивший наш город с благотворительным концертом, заметил, что каждый успешный артист должен помогать людям, испытывающим трудности. Как Вы решаете этот вопрос для себя?

-Если Вы об этом, то я много лет помогаю одному детскому дому, — много лет, но я не хочу об этом кричать, не хочу это афишировать, и не хочу делать на этом дешёвый пиар. Это моё дело, оно самодостаточно, я ребятам помогаю, чем могу и как могу…

-Спасибо большое, вот это действительно неоценимо. Когда-то Ваш однокурсник, Саша Морозов, на волне своих первых успехов, скромно заметил: «Старик, знаешь, в чем разница между мной и тобой? Ты человек хорошо обученный, а я — талант», — помните? Время само разобралось кто из вас кто. Скажите, — он так и не взял свои слова обратно?

-Так, э… я думаю, что в рамках той полемики, которая велась в те годы, но не забывайте, что это же было больше двадцати лет назад, тридцать пять лет назад…

-Как время быстро летит, каждый стал кем-то, но, всё-таки?

-Тут нет никакой сенсации — это было нормально. Вы не забывайте, что молодые люди, это, — у них есть, как им кажется, чёткая жизненная позиция. Я помню, когда мне было 18-19, я лучше всех знал всё! Я знал, что такое хорошо — что такое плохо, что такое талантливое и не талантливое, я знал как надо делать, и мне казалось, что я это знал лучше всех.
Когда мне стало больше лет, я стал понимать, что в жизни не всё так просто — вот и всё! Поэтому, то, о чём мы с Вами сейчас говорим, это были нормальные, житейские — обычные человеческие споры.
Я, кстати, очень люблю Сашу Морозова, очень талантливый человек! У него много действительно красивой музыки и прекрасных песен, и дай Бог ему здоровья, и долгих лет жизни!

Композитор Александр Морозов

-Позвольте присоединиться к Вашим словам. И последний вопрос, не буду Вас дольше мучить: нынче у Вас не имя, а бортовой номер, Вы, своего рода, лайнер. Но слава, как прекрасно известно, самый распространённый вид лжи. Вы со своею боретесь или рукой махнули? Интересный вопрос?

-Интересный… Да, — интересный вопрос.

-Или лучше её не трогать, пусть она будет?

-А Вы знаете, слава такая штука, — она приятна, когда ты молод, когда тебе двадцать с небольшим. И то, я так думаю, что это доставляет радость какое-то не долгое время, потому что потом, кроме неудобств, это не приносит ничего!

-То есть, лишний шум, как и полная тишина, развиваться не помогают?

-Абсолютно! Я… Вы понимаете, для себя уже много лет назад решил вопрос, что в жизни главное — не казаться, а главное — быть. И слава, и вот всё это наносное, оно не так важно. Поверьте, я могу Вам сказать, что совсем недавно я решил вопрос с блок-генератором для цифровой части моей студии. Решение было очень оригинальное и остроумное. Оно было всего несколько идей, но всё моё существование наполняет каким-то восторгом… Я очень рад, что мне удалось решить, с одной стороны, техническую, а с другой, в чём-то творческую задачу. И это важней, чем всё остальное, — понимаете?

-Даже, если и нет, Вы, всё равно, прекрасно всё объяснили. Спасибо! Ваш рассказ был действительно интересен, в нём много нового, по крайней мере, для меня, открывшего для себя Вас заново.

-Спасибо и Вам за то, что заглянули ко мне в студию.

-Всего Вам доброго, Игорь Евгеньевич!

Музыкальный журналист Игорь Киселёв  (Portfolio автора).