«Орбитальные хроники» — на пути к Марсу. Интервью с экипажем «МКС»
«Космонавт» — это уже стало работой. Они живут на Земле, а трудятся где-то там, высоко, куда их закидывают на «первой космической», – это на обывательский взгляд. Но если прочесть внимательнее, «космонавт», по-прежнему, первопроходец и первооткрыватель, которого отделяет от космоса всего полтора миллиметра стали. И то, что они иногда говорят нам, имеет высокую цену.
Вопросы подготовлены Игорем Киселёвым.
Беседовала Ольга Самсонова.
Благодарности: Денис Метальников, Дамир Мусин.
Беседовала Ольга Самсонова.
Благодарности: Денис Метальников, Дамир Мусин.
Добрый вечер, Михаил! Приветствую Вас, Скотт!
Михаил, мы тут занялись космической арифметикой, и вот, что у нас получилось: Вы ожидали свой первый полёт 12 лет, Ваш напарник Скотт Келли всего три года. Курс подготовки космонавта и астронавта примерно одинаков – 24 месяца. Но Скотт летал на «Шаттлах», где 7-8 членов экипажа, а «Союз» берёт на борт 2-3 человек. Учитывая потребность в пилотах, у американцев срок ожидания довольно невелик, по сравнению с нами. В чем же причина Вашего затянувшегося ожидания первого старта?
Михаил: Оля, добрый день. Мы рады Вас приветствовать на борту космической станции. Ну, если быть точным, то от момента написания заявления о зачислении в отряд космонавтов до первого полёта где–то около двадцати лет прошло, надо уточнить… А с момента пребывания в отряде, тут Вы правы, двенадцать лет. Тут есть вот какая штука, как везение — не очень оно ко мне благосклонно было. Потом подвёл тот фактор, что произошла трагедия с Шаттлом «Колумбия». Первая подготовка у меня была на «восьмом экипаже», и мы планировались для полёта на Шаттле. После этой трагедии все «экипажи» встали, на станцию летали только по два человека… Так бы я, конечно, полетел побыстрее. Ну а в принципе, нужно было оказаться в нужное время в нужном месте, чего со мной не случилось. Это касается всех, в том числе и нас, но у меня с этим делом были затруднения, но в итоге я всё–таки полетел, теперь уже второй раз, и со Скоттом, чему я очень рад.
Скотт, под какую музыку Вы привыкли наводить порядок на станции? Понятно, что не под сонную, но, всё-таки, подо что вам легче летать по отсекам с тряпкой или инструментом в руках, распутывать провода и шланги, возвращать сбежавшие вещи на их места…
Скотт: Мне лично много, что нравится в музыке. Обычно я слушаю что-то типа U2 или Coldplay, могу слушать современную музыку, рок-н-ролл и много всего другого. Даже классическую музыку иногда. Выбор зависит от моего настроения и того, чем я занимаюсь на тот момент. Вот совсем недавно мы работали над одним из наших скафандров и в это время фоном у нас играла очень разнообразная музыка.
Михаил, Ваш послужной список хоть в рамку ставь — прошли все ступени от инженера до топ-менеджера. И обратно — в инженеры и борт-инженеры… Амплитуда, прямо скажем… Даже успели отметиться на службе правопорядка. Михаил, Ваш путь в космонавты довольно длинная повесть. Но, всё-таки, это была мечта, которая Вас вела — так упорно можно идти только за мечтой — или дело в другом, зачем Вам понадобилось лететь в космос?
Михаил: Нет, Вы правы — это была мечта, причём мечта с детства. На моём пути в космос, как Вы заметили, ничего прямого не было. Мне пришлось к нему пробираться через препятствия, изгибы и буераки, повинуясь мечте, в том числе и через службу правопорядка, как Вы сказали. Я прослужил в московской милиции шесть лет, о чём нисколько не жалею, потому что я очень многого достиг, я закончил Московский Авиационный Институт в это время…
Сложная, трудная дорога у меня была в космос — мечта помогает! Надо придерживаться своей мечты, что я советую и всем другим, не ослабевать, не отпускать мечту!
Сложная, трудная дорога у меня была в космос — мечта помогает! Надо придерживаться своей мечты, что я советую и всем другим, не ослабевать, не отпускать мечту!
Космонавты NASA суеверны?
Скотт: Я не суеверный человек, и я приношу с собой только хорошее.
Михаил, быстро ли на орбите привыкаешь к 15 восходам и закатам, и к жизни по расписанию? Время на адаптацию входит в Ваши рабочие дни?
Михаил: После прибытия на Станцию нам дают пару дней, чтобы прийти в себя немножко. Хотя для кого как: вот для меня это время меньше, я как-то сразу вхожу в ритм, Скотт тоже особых проблем не испытывал. Кто-то быстрей, кто-то медленней. Что касается витков… Пятнадцать-шестнадцать витков у нас, собственно, за сутки получается. Что за окном, день, ночь, мы особо не смотрим, у нас такой же рабочий день: встаём в шесть утра, отбой в десять — как в армии: если за окошко глядеть, то особо не поработаешь. Сорок пять минут день, сорок пять минут ночь. Мы живём по Гринвичу, с обыкновенным рабочим днём, как-то примерно так.
Скотт, у Вас есть опыт предыдущих полётов. Что для Вашего организма было тяжелей – перегрузки на взлёте, или ощущение появления веса на спуске с орбиты, и что было тяжелей – 250 посадок на авианосец, две на спускаемом «Шаттле», или одна на «Союзе»?
Скотт: В каждом есть что-то свое. Мне понравилось приземление на «Союзе», полет и приземление на космическом «Шаттле», и посадка на авианосец – это все разные ощущения, но в то же время это всегда трудно и интересно и каждый опыт полезен в своей степени.
Михаил, Вы летаете почти год, это, конечно, большое испытание и для Вас, и для Скотта. Скажите, вас специально подбирали друг другу, или вы просто в чём-то совпали? Известно про психологическую адаптацию, которая проходит на земле, но ведь космос может все карты спутать, и риск непонимания партнёра уже в боевых условиях может очень дорого стоить. Понимаю, с ЦУП-ом и Хьюстоном каждый разговаривает на своём языке, а друг с другом? Или вы научились понимать друг друга с полуслова?
Михаил: Вы правы, мы понимаем друг друга с полуслова. Официальный язык на Станции английский, но у нас такой «рунглиш» получается: немного я на английском, немного Скотт на русском. Проблем с коммуникацией никаких нет, наверное, мы очень подходим друг другу, Вы правы.
Что же касается начала Вашего вопроса о психологической совместимости, такая задача стоит, но она трудно реализуема, потому что отряды надо увеличить раза в три и у «наших партнёров», и у «нас», чтобы каждому подобрать его же «синоним». Но я пока такой проблемы не вижу, потому что все пока здоровы и психологически, и физически, и я не слышал, чтобы какие-то конфликты были во время полётов. Поэтому актуально вопрос этот не стоит. А со Скоттом мы подошли друг другу очень хорошо, контактно работаем, так получилось.
Что же касается начала Вашего вопроса о психологической совместимости, такая задача стоит, но она трудно реализуема, потому что отряды надо увеличить раза в три и у «наших партнёров», и у «нас», чтобы каждому подобрать его же «синоним». Но я пока такой проблемы не вижу, потому что все пока здоровы и психологически, и физически, и я не слышал, чтобы какие-то конфликты были во время полётов. Поэтому актуально вопрос этот не стоит. А со Скоттом мы подошли друг другу очень хорошо, контактно работаем, так получилось.
Скотт, были ли у вас какие-то трудности во время миссий?
Скотт: Я бы сказал, что самым сложным временем для меня здесь на станции было то, когда я узнал о покушении на жену моего брата, представительницу Конгресса — Габриель Гиффордс. Это случилось 8 января 2011, мне тогда оставалось летать еще несколько месяцев, перед тем как вернуться домой. Да, это, пожалуй, самое сложное, что мне здесь пришлось пережить.
Михаил, в условиях отсутствия проявлений гравитации, и физика и химия иные, чем на Земле. Биологические процессы, исследованию которых посвящена данная экспедиция, вероятно так же сильно отличаются от протекающих на Земле, где у всего есть не только масса, но и вес. Насколько сложна ваша со Скоттом нынешняя космическая программа? Вы всё по ней успеваете? Не расскажете о ней, насколько это возможно?
Михаил: Много, наверное, не получится, получится, наверное, очень кратенько. В основном, наша программа направлена на дальние полёты, перелёты, медико-биологическую отработку дальних перелётов, в том числе к Марсу. Много экспериментов направлено именно на это. Ну а то, что касается физики, химии, Вы правы, конечно, тут всё отличается, поэтому мы выполняем так много экспериментов, в основном, медико-биологической направленности, как я сказал. Но есть и много других, есть и физика, и исследование Земли через дистанционное зондирование, и многое другое, но обо всём рассказать мне просто не хватит времени.
Скотт, быть может, Вы знаете, что ваш итальянский коллега Лука Пармитано однажды захватил с собой на борт синтезатор и прямо со станции принял участие в концерте Дидье Маруани, который на тот момент давал концерт в Москве. А как Вы обычно проводите выходные и свободное время на орбите? Может быть, слушаете музыку или смотрите кино?
Скотт: Что касается свободного времени, то у нас его не так много, но когда оно есть, то я смотрю что-нибудь на компьютере, фотографирую в иллюминаторе, разговариваю по телефону, отвечаю на электронную почту – что-то из этого рода занятий. Что же касается инструментов, то я никогда ни на чем не играл, в том числе на синтезаторе и даже не знал, что здесь есть или когда-то был синтезатор…
Михаил, скажите, а как на МКС обстоят дела с индивидуальным пространством? Насколько сильно проявляется разделение на модули и их принадлежности разным странам? В каком модуле находится Ваша каюта? А в каком модуле Вы работаете, проводите эксперименты или тренировки?
Михаил: Ну, вообще, станция это объединённое пространство. Конечно, модули сильно отличаются, потому что производились они в разных странах: американский модуль, японский, европейский, российский сегмент. Я, допустим, живу в американском сегменте, в модуле «NOD2», на потолке у меня каюта, это моё личное пространство. Я имею в виду, мы все вместе там живём. Там находятся четыре каюты: Скотт, наши коллеги Тим и Тим — два Тима (Тимоти Копра (США) и Тимоти Пик (Великобритания) – прим. ред.), и я, а два россиянина, Юра с Сергеем (Юрий Маленченко и Сергей Волков – прим. ред.), живут в модуле «СМ». Ну а вообще, работаем мы по всем модулям, где у нас запланирована работа. То есть я могу работать в американском модуле, российском, и ребята точно так же могут работать у нас, могут работать у себя.
Скотт, знают ли в Соединённых Штатах и в NASA имя Гагарин? Замечу, что астронавт Джон Гленн известен россиянам, как аналог Юрия Алексеевича. А Вы лично знакомы с астронавтом №1?
Скотт: Конечно же, я знаю Юрия Гагарина, можете даже не спрашивать! Это же первый человек в Космосе, космический «пионер» и его знают по всему миру! С мистером Гленном мы встречались. Это было давно, он тогда собирался лететь, кажется, по миссии «STS-96» (на самом деле это была миссия «STS-95», выполняемая кораблем «Дискавери» в 1998 году – прим. ред.), мы встречались несколько раз, но я уже давно его не видел. Я, равно как и все мои коллеги, восхищаюсь им и очень уважаю его.
Михаил: Оля, я хотел бы добавить, что в Хьюстоне, в офисе астронавтов, первое, что ты видишь, входя в дверь, это бюст Юрия Алексеевича Гагарина, все его в Центре знают, и помнят, естественно. Это очень приятно, когда первое, что ты видишь, впервые приезжая в NASA, это бюст Юрия Алексеевича.
Михаил, как у вас на борту с интернетом — он есть? Не зависает? А позвонить из космоса, скажем, домой — есть такая возможность?
Михаил: Ну, звоним мы по другому каналу. К счастью, у нас тут есть IP-Phone, по которому мы можем связываться с Землёй, с друзьями, с семьёй. Девяносто процентов времени мы можем это делать, пока спутники принимают. То, что касается интернета, с ним тут немножко посложней, он тут медленный, помедленней, чем у нас дома, но вполне достаточный для того, чтобы пользоваться Е-мейлом, посмотреть новости, но для живой картинки его немножко недостаточно, проходимость уже «подвисает», и если новости смотреть, то только в печатном виде.
Скотт, а что было самым приятным, что когда-либо Вам на борт доставлял корабль «Прогресс»?
Скотт: Нам периодически доставляют свежие фрукты и овощи – апельсины, яблоки, лук, чеснок – такому мы всегда рады, ведь это для нас редкость тут на борту. Мне же лично не доставляли никогда ничего необычайного, о чем я бы мог рассказать.
Михаил, последний вопрос: космические мелодии SPACE, группы «Зодиак», или Жана-Мишеля Жарра — Вы наверняка знаете эту музыку космического направления. Я не буду спрашивать, нравится она Вам или нет, но именно она популяризирует космонавтику, делая доступными те эмоции, которые, вероятно, переживаете и вы, глядя сверху на Землю, или в темноту за бортом. Мемориальный Музей Юрия Гагарина начал доброе дело, организовав фестиваль «108 минут», посвящённый музыке космического направления, и этой весной он состоится уже во второй раз. Оттуда, из космоса, где Вы сейчас, Вы бы не хотели что-нибудь пожелать участникам фестиваля?
Михаил: Конечно же, добра, мира, здоровья, счастья всем участникам фестиваля, всего, что только можно пожелать хорошего с Орбиты, и побольше хорошей музыки о космосе, который вы популяризируете. Я очень люблю эту музыку, несущую добро, свет в этот мир. Удачи всем участникам фестиваля!
Скотт, не знаю, проводятся ли в Соединённых Штатах фестивали космической музыки, но в России, на родине первого космонавта, проводится ежегодный музыкальный фестиваль «108 минут» — ровно столько длился первый полёт Гагарина. Что бы Вы хотели пожелать участникам и зрителям этого уникального праздника музыки?
Скотт: Я бы хотел сказать, что это звучит, правда, как нечто уникальное, надеюсь, что когда-то сам смогу поприсутствовать на этом мероприятии, а пока что хочу пожелать хорошо вам провести время там на Земле! Мы с Мишей (Михаилом Корниенко – прим. ред.) совсем скоро прилетим к вам, Землянам!
Михаил, Скотт, желаем вам космического здоровья и успешного окончания экспедиции!
Михаил: Спасибо, Оля!
Скотт: Приятно было побеседовать, спасибо!
Комментариев нет:
Отправить комментарий